Женщины на даче: D0 bf d0 be d0 b6 d0 b8 d0 bb d0 b0 d1 8f d0 b6 d0 b5 d0 bd d1 89 d0 b8 d0 bd d0 b0 d0 bd d0 b0 d0 b4 d0 b0 d1 87 d0 b5: стоковые фото, изображения

« Хотя Стрейт размышляет о гораздо большем, чем о собственном воспитании и опыте взросления, она приносит свою торговую марку лиризм и значительная доза смирения в этих частях книги.. . Не все женщины, которых представляет нам натурал, являются матерями, но кажется уместным, что последняя глава ее книги также адресована ее дочерям. . . Подарок Стрейта им — история их происхождения и удивительных женщин, которые повлияли на их жизнь, — прекрасно подходит для нас ». — Эрика Тейлор, NPR

« Умелая способность Стрейта вывести нас из интимной близости. семейной истории к более широким соображениям американского наследия — это чудо. Это история не только женщин, но и иммиграции, жестокости полиции и истории рабства.. . Стрейт запечатлел американскую историю во всей ее уродливой сложности ». — Кристал Хана Ким, The Washington Post

« Прославленный писатель-фантаст Стрейт обращается к мемуарам в этом новаторском и эмоциональном исследовании женщин в ее жизни и жизни ее мужа. адресована ее дочерям, чтобы они могли узнать истории о тех, кто был до них ». — Entertainment Weekly

« Некоторые книги создают ощущение, что вы не хотите, чтобы они заканчивались, — такое великолепное письмо, такое лиричное рассказы.Так обстоит дело с новыми мемуарами южнокалифорнийской писательницы Сьюзан Стрейт « В стране женщин ». . . Ее яркие страницы заполнены людьми смешанной крови, взятой у разбросанных иммигрантов и коренных народов, неукротимых женщин и их младенцев. Но они никогда не уступают. . . Стрейт дает нам разрешение вспоминать то, что было раньше, с энтузиазмом и привязанностью ». — Джанет Киносян, Los Angeles Times

« Сьюзан Стрейт написала эту семейную историю для своих трех дочерей, и нам повезло, что она поделилась им с остальные из нас.Это сага, полная независимых, смелых и крутых женщин. . . Это история Америки через призму одной семьи »- Елена Николау, Refinery29

« Трогательная семейная сага прославляет поколения смелых, смелых и решительных женщин. Отмеченная наградами писательница Стрэйт дебютирует в научно-популярной литературе красноречивыми и увлекательными мемуарами. Повествование, адресованное ее трем взрослым дочерям, объединяет истории, выходящие за рамки времени, места, расы и этнической принадлежности, чтобы ярко показать богатую родословную ее детей.. . Сияющие воспоминания, проникнутые осязаемой любовью ». — Kirkus Reviews (звездный обзор)

« С волнующими деталями и глубоким восприятием Straight ведет хронику последствий, поколение за поколением, порабощения, Джима Кроу и иммиграции, а также как изнасилование, убийство, изнурительная работа и материнство-одиночка, отслеживая путешествия женщин из ее клана в Канаду, Миссисипи, Арканзас, Оклахому, Колорадо, Аризону и, наконец, в суровый, многонациональный Риверсайд, Калифорния, родной город Стрейта.В то время как Стрейт заплетает своих трех дочерей в эту глубоко волнующую сагу, она намечает свой путь к тому, чтобы стать писателем, воодушевленная своим наставником Джеймсом Болдуином и глубоко вдохновленная свекровью. В конечном счете, это восхитительный и откровенный праздник женственности, стойкости, семьи, общества и определяющего разнообразия Америки ». — Список книг (звездный обзор)

« Какая красивая книга! быть самыми насыщенными, праздничными, наполненными жизнью воспоминаниями нашего времени.С ее характерным сочетанием сострадания, теплоты, юмора и едкой проницательности Сьюзан Стрейт пишет о своей «огромной семье чернокожих и смешанных рас» и о своей «причудливой, глубоко укоренившейся белой семье» — мемуары, хотя и адресованные ее троим. дочери, валентинка практически для всех, кого известный писатель знал на протяжении своей ярко описанной жизни ». — Джойс Кэрол Оутс

Об авторе

SUSAN STRAIGHT опубликовала восемь романов, в том числе Highwire Moon , Between Heaven and Here и Миллион соловьев .Она была финалистом Национальной книжной премии, книжной премии Los Angeles Times и премии National Magazine Award. Она является лауреатом премии Роберта Кирша за жизненные достижения от книжной премии Los Angeles Times, премии Эдгара за лучший рассказ, премии О. Генри, литературной премии Ланнана за художественную литературу и стипендии Гуггенхайма. Ее рассказы и эссе были опубликованы в журналах The New Yorker , The New York Times , Los Angeles Times , The Guardian , Granta , McSweeney’s , Black Clock , Harper’s , и другие журналы.Ее работы переведены на испанский, немецкий, французский, арабский, турецкий, японский, румынский, шведский и русский языки. Она является заслуженным профессором творческого письма Калифорнийского университета в Риверсайде. Она родилась в Риверсайде, где живет со своей семьей.

Воспоминания Сьюзан Стрейт — Катапульта

В продаже с 6 августа 2019 г. • ISBN 9781948226226

Чтобы понять моих дочерей и их сестринство, вы должны знать женщин и сестер, которые были раньше.

В стране женщин — это ценная социальная история и личное повествование, которое звучит, как песня о любви, для Америки и неукротимых женщин. Во внутренней части Южной Калифорнии, недалеко от пустыни и мексиканской границы, Сьюзан Стрейт, самопровозглашенная книжная ботаника, и Дуэйн Симс, афроамериканский баскетболист, начали встречаться в старшей школе. После колледжа они поженились и поехали в Амхерст, штат Массачусетс, где Стрейт встретила своего учителя и наставника Джеймса Болдуина, который поощрял ее писать.Вернувшись в Риверсайд, на подъездной дорожке к барбекю и жареной рыбе с большой, сплоченной семьей Симс, Стрейт — и, в конечном итоге, ее три дочери — десятилетиями слышали истории о предках Дуэйна. Некоторые женщины избежали насилия в Теннесси после рабства, некоторые избежали убийства в Джиме Кроу, штат Миссисипи, а некоторые сбежали от жестоких мужчин. Свекровь Страйта, Альберта Симс, является наследницей этих мемуаров. Семья Сьюзен также отражает трудности и стойкость женщин, которые продвигаются вперед — от Швейцарии, Канады и Скалистых гор Колорадо до Калифорнии.

Пакистанское слово biraderi — это слово, которое Straight использует для определения сложной системы родства и клана — тех, кто становится вашей семьей. Целая община помогла ей растить дочерей. О трех своих девочках, которые сейчас выросли и работают в музеях и индустрии развлечений, Стрейт пишет: «Дочери наших предков несут в своей крови как минимум три континента. Мы не о границах. Мы о любви и выживании ».

ОБ АВТОРЕ:

СУЗАН СТРЕЙТ опубликовала восемь романов, в том числе Highwire Moon, , Heaven and Here и Миллион соловьев .Она была финалистом Национальной книжной премии, книжной премии Los Angeles Times и Национальной премии журнала. Она является лауреатом Премии Кирша за заслуги перед книгой Los Angeles Times , Премии Эдгара за лучший мистический рассказ, Премии О. Генри, Премии Ланнана за художественную литературу и Стипендии Гуггенхайма. Ее рассказы и эссе были опубликованы в журналах The New Yorker , The New York Times , Los Angeles Times , The Guardian , Granta , McSweeney’s , Black Clock , Harper’s , и другие журналы. Ее работы переведены на испанский, немецкий, французский, арабский, турецкий, японский, румынский, шведский и русский языки. Она является заслуженным профессором творческого письма Калифорнийского университета в Риверсайде. Она родилась в Риверсайде, где живет со своей семьей.

Автор Сьюзан Открытые разговоры «В стране женщин»: Кодовый переключатель: NPR

Автор Сьюзан Стрейт с тремя дочерьми. Кассандра Барраган скрыть подпись

Автор Сьюзан Стрейт с тремя дочерьми.

На этой неделе команда Code Switch беседует с некоторыми из наших любимых авторов о книгах, с которых мы начинаем десятилетие. Сегодня старший корреспондент Карен Григсби Бейтс беседует со Сьюзен Стрейт о ее новых мемуарах, В стране женщин .

Я даже не могу вспомнить, когда впервые встретил Сьюзан Стрейт — это было так давно. Я помню, что мы оба начинали свою карьеру.Нас объединяла общая страсть к чтению и письму, а также проблемы воспитания коричневых детей в мире, который не всегда их ценил. Она хорошие люди, уравновешенные и верные. Со времени нашей первой встречи она получила критические оценки за свои романы (включая номинации на Национальную книжную премию), а я продолжил … ну, взял интервью у таких уважаемых авторов, как она.

На сегодняшний день Стрэйт опубликовала девять романов, почти все они висели на корешке ее родного города Риверсайд, Калифорния.Ее рассказы насыщены вопросами семьи, расы, миграции и истории. В последней книге Стрейт, В стране женщин , рассказывается история женщин из ее семьи — ее кровных родственников швейцарско-немецкого происхождения и ее родственников афроамериканцев, коренных жителей и креолов. Я поговорил с Straight о том, что вдохновило ее на новую книгу.

Наше интервью было отредактировано и сжато для ясности.

В стране женщин — это отправная точка для вас — обычно вы пишете романы.Почему мемуары?

Я написала это, потому что я потеряла свекровь, когда была беременна младшим ребенком (которому сейчас 24 года). И я скучаю по свекрови. Я хотел почтить память всех предков женского пола: мою свекровь, ее сестер, ее мать, которая умерла. Все вокруг меня уходили, и я подумал, что пришло время это сделать, чтобы мои дочери узнали своих предков.

Вы рисуете действительно интересную картину жизни в Риверсайде. Это Южная Калифорния, но люди не думают об этом, когда говорят: «Южная Калифорния.«Это не территория серфингистов или территория . Почему было важно показать людям это место?

Я так рад, что вы спросили об этом! Потому что Америка кажется этим огромным монолитным местом, а затем она кажется череда маленьких деревень для посторонних. Но Калифорния — единственное место, где все говорят: «Ну, на самом деле никто оттуда». И мы с тобой оба знаем лучше.

В стране женщин

Мемуары

Сьюзан Стрейт

У меня есть друзья корейцы, которые всегда были здесь.У меня есть друзья, люди которых приехали из Нью-Мексико в 1842 году. И я ходил в среднюю школу с седьмым поколением этой семьи. У меня есть друзья, родители которых приехали в 1880 году как афроамериканцы из Миссисипи и Джорджии.

Мне нравится говорить людям, что мы — собрание людей, которые действительно полюбили друг друга из-за миграции и войны. Мое поколение, которое родилось здесь в 1960-х — все наши родители приехали откуда-то из-за армии или из мест, куда они не хотели возвращаться.Холод и бедность где-нибудь вроде Северной Каролины или Северной Дакоты. Или они не хотели возвращаться к расизму Луизианы, Джорджии или Миссисипи. Все мы были их потомками и поженились. Так что в моем районе я до сих пор вижу людей, которых знаю с детского сада.

Приколы. В этом смысле эта книга — серьезно американская история, не так ли?

Это поистине американская история! Что мне нравится, так это думать о том, как женщины перемещались по этому континенту из-за войны, из-за бедности, а иногда из-за того, что они спасались бегством от человека, который утверждал, что любит их и оказался жестоким.И это был мой способ воздать должное всем тем женщинам, которые сами приехали через страну. Когда они путешествовали, с ними никогда не было мужчины. У них была куча детей. Они ездили на сломанных машинах. Они были неподготовленными. Они зависели от доброты незнакомцев. А потом они устроились на работу. Мне нравится идея, что люди мигрировали на запад, что они были женщинами и что они были чрезвычайно независимы. За исключением одного, все они пришли и были похоронены в Южной Калифорнии. Это была их обетованная земля.

Вы приняли решение остаться в Риверсайде и писать о людях там — вроде того, как Фланнери О’Коннор сделала со своим пейзажем Джорджии. Ваши дочери, для которых вы написали это, выросли в Риверсайде. Они знают все места, о которых вы пишете, и большую большую семью, частью которой вы являетесь. Но остались ли они здесь, или слишком велик соблазн других мест?

Сьюзан Стрейт с маленькими дочерьми. Предоставлено Джули Джеймсон скрыть подпись

Сьюзан Стрейт с маленькими дочерьми.

Что ж, было забавно написать конец книги, потому что все мои дочери уже уехали — для Остина, для Л.A., и для Окленда. И я здесь, а их отец здесь. И мы никогда не уйдем. Мы тот якорь, который отражает шесть поколений женщин. Теперь мы являемся носителями истории. Это странное место. Но мне повезло больше. Когда я смотрю на таких писателей, как Эрнест Дж. Гейнс, которого мы потеряли в прошлом году, или Тони Моррисон, которая играет большую роль в этих мемуарах, — они писатели, которые всегда писали о своем месте. Это место — моя судьба. Я здесь для того, чтобы писать.

Чтобы узнать больше о наших книжных беседах, посмотрите выпуск подкаста Code Switch на этой неделе.И посмотрите вчерашние вопросы и ответы с Томи Адейеми здесь.

Сьюзан Стрейт «В стране женщин» — это богатые, мощные мемуары

Из окна кухни Сьюзан Стрейт видна больница, в которой она родилась. «Независимо от расы, богатства, религии или желания, есть люди, которые уезжают, и люди, которые остаются. Мне пришлось остаться », — пишет она в своих новых блестящих мемуарах« В стране женщин ». Если бы она ушла, писала она, «у моих девочек не было бы безопасности, привязанности и истории наших семей. ”

Книга пропитана историей и чувством места в Риверсайде, Калифорния, населенном цитрусовыми рощами и перцовыми деревьями и пылающими ветрами Санта-Ана. Натурал и ее маленькие женщины, как она называет своих трех дочерей, «знали нашу родину, как Луиза Мэй Олкотт знала Конкорд и его окрестности».

Стрэйт всю жизнь рассказывала истории под влиянием Джеймса Болдуина, который стал ее наставником, и калифорнийского летописца Джоан Дидион. Она наиболее известна как писательница, которая сосредотачивается на людях, подобных ей: «рабочих» персонажах, как однажды с насмешкой описал их сокурсник.Если посмотреть на ее собственную семью и их предков, то истории станут такими же богатыми и резонансными, как вымысел.

«Я наблюдал, как передвигаются люди — потомки Оков, рабов, браслетов и японских земледельцев, выращивающих клубнику. Это были родители моих друзей », — написала она, описывая свою детскую работу в прачечной отчима.

«Мы пили на пустырях клубничное вино Boone’s Farm в чашках Lily Tulip, недалеко от завода Lily Tulip с его настоящей гигантской бетонной чашей. (Самый большой бумажный стаканчик в мире!) Затем мы поженились, и наши дети — американские младенцы, несмотря на то, что некоторые думают.

Человеком, за которого женился Стрейт, был Дуэйн Симс, мальчик, которого она встретила в неполной средней школе и начала встречаться, когда ей было 14, а ему 15. Она была блондинкой-эльфом, которая месяцами провела на больничной койке с переломом бедренной кости. он был афроамериканским баскетболистом ростом 6 футов 4 дюйма.

Когда Стрейт впервые приходит в дом Симса для семейного собрания — в миле от того места, где она жила со своей матерью швейцарского происхождения — она ​​вспоминает, как его двоюродный брат сказал: «О, черт, нет», когда она протягивает руку, а его сестра закатывает глаза и отворачивается.Но Альберта, ее будущая свекровь, открывает дверь-ширму и говорит: «Вот она! Заходи внутрь и принеси себе тарелку », приветствуя подростка в тепле дома и щедрости ее кухни.

Мужчины обязательно присутствуют в рассказах, но Стрейт пишет путь героини, а не героя, уделяя особое внимание персонажам, чьи с трудом завоеванные одиссеи редко узнаются. Она рассказывает своим дочерям, что женщины, которые были до них, «были, как Одиссей, заключены в тюрьму, соблазнены и угрожали смертью.Они спали с пожирателями лотосов и убегали от монстров, таких как Циклопы и Харибды, а иногда они сражались с другими женщинами, которые были сиренами или пытались украсть их детей. … Они пролили за нас кровь ».

Их история душераздирающая. Есть Файн, прабабушка Симса, «совершенно одна после того, как ее порабощенная мать умерла, когда ей было шесть или семь лет». Со стороны Стрейта — пугающий брак по принципу «любви с первого взгляда», в котором ее дедушка предупреждает всех мужчин на деревенских танцах не приближаться к новой молодой женщине в городе.«У него в пальто был пистолет».

Сюжетная линия проходит через время и место, заставляя читателя сначала пожелать карту Соединенных Штатов и генеалогическую карту. Однако по мере того, как персонажи становятся более знакомыми, становится яснее, что их истории — это не извилистые линии, а скорее пряди в косе.

Какими бы болезненными ни были их истории, ужасно видеть, как эта боль и предрассудки дошли до настоящего. Ужасающий эпизод из юности Стрейта и Симса, когда полиция подходит к ним и приставляет пистолет к голове Симса, повторяется позже, когда они видят, как машина их дочери останавливается по дороге на день рождения.

«Моя работа — быть невысокой блондинкой-мамой», — пишет Стрейт, который ходатайствует перед офицерами, опасаясь за жизнь детей.

«Мои маленькие женщины ненавидят, когда я это делаю. Они злобно подражают мне. … Они ненавидят то, что я должен это делать, что у меня это хорошо получается ».

Тем не менее, книга одинаково наполнена красотой и постоянством благодаря тщательно подобранным воспоминаниям Страйта и элегантно ясной прозе.

Она рассказывает о непоколебимой встрече, которую она проводила каждую пятницу вечером, чтобы поправить волосы дочерей: «В нашей семье и в черных общинах в целом, таких как наша, уход и уход за волосами означал больше, чем просто заколки и хвостики; в твоих волосах отражена наша гордость, забота и любовь. Заброшенные головы продемонстрировали публике серьезный недостаток всех трех ».

Долгие часы работы с гребнями и кондиционерами никогда не были пустой тратой времени, — написала она. «Это была самая настоящая часть моего материнского существования».

Получайте сообщения Monitor Stories, которые вам интересны, на свой почтовый ящик.

Когда Стрейт описывает дочерей, спящих на простынях в траве в летнюю жару, это сказка Внутренней Империи: «Я лежал рядом с ними, глядя на ветви рожкового дерева и полицейский вертолет, движущийся над нами, как сверкающая оса. , мои дочери бормочут свои последние вопросы ночи и наконец засыпают », — написала она.«Все мы смотрим на звезды».

В ее руках девушки — героини, подобные персонажам Олкотта или Остин, с которыми они выросли, или как предки из научной литературы, чьи истории сохранил Стрейт, — молодые женщины, которые знают, откуда они пришли, и что они за большой мир » он унаследовал.

Все в семье: мемуары разных культур

В СТРАНЕ ЖЕНЩИН
Мемуары
Сьюзан Стрейт

«Нам никогда не рассказывают об одиссеях женщин», — пишет писательница Сьюзан Стрейт в своей последней книге , семейные мемуары, уходящие корнями в середину 19 века и пересекающие лес семейных деревьев. «Женщины не понимают« Путешествие героини »». Она хочет, чтобы ее дочери знали о своих предках — женщинах, которые пережили все виды насилия и пересекли континенты с «мыслями об убийстве и мозгах».

В этой хорошо изученной книге упоминаются десятки предков. Иногда слишком много. Большая расширенная семья Страйта — это афроамериканцы, мексиканцы, чероки, крики, швейцарцы, ирландцы, англичане, французы, филиппинцы, самоанцы, гаитяне. Мы чувствуем, что она хочет отдать им всем должное. Но в процессе читатель чувствует, что две из самых важных фигур в ее жизни — ее мать и отец — остаются в таинственной тени, только наполовину завершенными.

Это не ее вина. Она изо всех сил пытается вытащить информацию из Ричарда Стрейта, который мало говорит о своем тревожном прошлом, даже когда ему за 80. Мы узнаем, что он вырос в уединенных, далеких высотах Скалистых гор Колорадо, «его ноги были повреждены от обморожения, а память — от ужаса». Стрейт говорит, что есть что-то еще и еще худшее, но эту историю придется подождать до «другой книги».

Мать Стрейта, Габриэль Гертруда Леу Стрейт Уотсон, тоже неуловима. Она родилась в небольшой деревне в швейцарских Альпах. Она познакомилась с отцом Страйта, когда он недавно развелся и жил в своей машине.Он оставил Габриель ради другой женщины, когда она была беременна вторым ребенком. Что-то вроде загадки, она снова вышла замуж, несмотря на то, что ненавидела кольца и свадьбы, а после рождения третьего ребенка привела домой двух приемных детей из окружного учреждения для несовершеннолетних. Когда они ушли, она принесла еще двоих. Но Габриель кажется странно холодной и бесчувственной. Она назвала Стрита «некрасивым» и пожаловалась, что ее собственная жизнь оборвалась после того, как она родила ее. «Даже сейчас она не трогает людей нежностью, заботой или небрежным жестом», — признается Стрейт.»Она не может.»

Неудивительно, что девочка-натурал любила дома других родителей в районе Риверсайд, штат Калифорния, где она выросла: японских матерей с их «сетками из рисовой бумаги и кимоно»; мексиканцы с их «гипсовыми статуями Девы Гваделупской»; черные южане с их гамбо и зеленью.

В 14 лет она слушала Con Funk Shun и Parliament и гуляла по железнодорожным путям с Дуэйном, мужчиной, за которого она собиралась выйти замуж. Ей было 15, когда он привел ее домой, чтобы встретить своих родителей, Альберту и генерала Симса, на многолюдном пикнике в День поминовения.Этой «слишком маленькой и слишком худой белой девушке» было нелегко появиться среди такого количества черных дядюшек и теток, двоюродных братьев и сестер и соседей. Сестра Двейна в дашики «закатила глаза и отвернулась», а кузен ответил на протянутую руку Стрита словами: «О, черт возьми, нет».

Но ее будущая свекровь была другой. Альберта готовила черноглазый горох и жареную курицу для всей общины. У нее было лицо, которое просто «не могло сдержать мрачности», — пишет Стрейт с болезненной нежностью.Альберта открыла сетчатую дверь, взяла Страйт за руку и навсегда изменила ее жизнь.

Со стороны Симов в семье Стрейт тщательно исследует Генри Эли, чероки, который любил двух сестер-рабынь в довоенном Теннесси. Хотя он был свободным человеком, ему было запрещено ступать на землю плантации, поэтому Эли вырыл туннель, который выходил прямо в земляной пол хижины сестер. Шесть детей родились до того, как уловка Эли была обнаружена во время Реконструкции, и его «убежали».Стрит не может найти никаких дальнейших записей о нем. Возможности безграничны, поясняет она, отмечая длинный список «отчетов Бюро вольноотпущенников об убийствах и похищениях», «тел, сброшенных в реки и леса».

В конце концов, книга Стрейта — это нечто большее, чем просто страна женщин. Это ода всему многорасовому транснациональному племени, которое она считает своим собственным. «Это мое письмо, в котором я хочу сказать, что мы любим тебя», — пишет она Сенсею, племяннику, которому слишком много раз угрожали насилием со стороны банд и полиции.Фактически, ее слова обращены ко всем тем, кто теперь звонит ее матери, тете, двоюродной сестре и сестре по соседству, где она прожила всю свою жизнь. И для всех, кто выжил, чтобы эти женщины могли жить.

Рецензия: новые мемуары Сьюзан Стрейт дополняют истории сильных женщин, которые выживают и процветают.

Некоторые книги создают ощущение того, что вы не хотите, чтобы они заканчивались, настолько великолепное письмо, настолько лиричное рассказы. Так обстоит дело с новыми мемуарами южнокалифорнийской писательницы Сьюзан Стрейт «В стране женщин.

В книге Стрэйт рассказывает историю своего родного города Внутренней Империи и его перегруженной жара местности, мастерски смешанную с историями об изобилии предков, часто женщин — сильных, обремененных травмами женщин, — которые (каким-то образом) делают свои через всю страну, всегда направлялась на запад, от Миссисипи, Оклахомы, Техаса, Скалистых гор Колорадо, даже швейцарских Альп, до Риверсайда, Калифорния, города, где она родилась и живет до сих пор.

Написав любовное письмо своим трем взрослым дочерям, Стрейт рассказывает истории своего собственного детства со своими братьями и сестрами и скромной, любящей ловкачей, швейцарской иммигранткой, и связывает их вместе со сказками о более многолюдных и обширных Афро-американская семья. Она также чередует главы с тревожными рассказами о женщинах (и мужчинах) California Dreamin, которые «преодолели тысячи миль невзгод», чтобы они могли встретиться в местном парке Риверсайд возле дерева, которое она до сих пор проезжает ежедневно. способ работать.

Ее яркие страницы заполнены людьми смешанной крови, взятой у разбросанных иммигрантов и коренных народов, неукротимых женщин и их младенцев. Но они никогда не уступают. «Женщины, которые были до вас, мои дочери, были легендами», — пишет она.«Их полеты длились десятилетия», и подробные истории, которые она рассказывает, показывают, как «каждый прошел тысячи миль и бесчисленные реки», как и предки миллионов американцев, спасаясь от насилия, голода и экономической смерти.

Женщин, таких как прабабушка Симса, Файн, лишенные жизни после того, как ее порабощенная мать умерла, когда ей было 6 или 7 лет, ее братьев и сестер, вероятно, брали в рабство и регулярно избивали, пока она не бежала от насилия Реконструкции Теннесси. Или его бабушка по материнской линии, Дейзи, которая пережила убийство своей матери, когда она однажды ночью гуляла с ней по проселочной дороге, а затем сбежала из округа Санфлауэр, штат Миссисипи.

Бабушка Стрейта по отцовской линии, Руби, ездила на Ford модели А с пятью сестрами из Иллинойса в Колорадо, а затем неоднократно сбегала в Южную Калифорнию; или Роза, бабушка Стрейта по материнской линии, «женщина из сказки Гримма, суровый и неутомимый генерал, который без посторонней помощи сохранил жизнь моему беспомощному дедушке и его детям, привезя их в Фонтану, штат Калифорния».

Стрейт говорит, что она и бывший муж Дуэйн были яркой парой в середине 70-х, когда она, маленькая блондинка, самопровозглашенная «книжный ботаник», баловалась мускулистой звездой баскетбола ростом 6 футов 5 дюймов.Вскоре после того, как в День поминовения она встречает его радостную семью, именно его вспыльчивая мать Альберта Симс вводит юную неуверенную женщину в семью со словами: «Вот она! Заходи внутрь и принеси себе тарелку », и следует за ним всю жизнь, наполненную любовью и общением.

Даже после развода она и Двейн остались связаны; вместе они водили дочерей на пляж и регулярно разговаривали. «Мы знаем бесчисленное количество таких бывших пар, как мы. Будь то потому, что мы не можем позволить себе переехать после развода, или мы слишком ленивы, чтобы не любить друг друга эффективно и навсегда, похоже, это работает.”

Несмотря на нашу склонность смотреть в будущее, своими словами Стрейт дает нам разрешение вспомнить то, что было раньше, со страстью и привязанностью:

«Нет ничего плохого в том, чтобы по-прежнему любить прошлое, то, как оно выглядело, чувствовалось, пахло и пахло. звучит », — пишет она в середине прекрасной книги. «Нельзя терять нежность, с которой некоторые образы остаются с нами. Не важно что.»

На недавних похоронах 20-летней кузины ее дочери она размышляет о своей утрате, читая следующие слова: «Сегодня вечером я гуляю.Я смотрю в небо ». Прямые цитаты из произведения поэтессы Оклахомы и Колорадо Чикасо Линды Хоган. «Я думаю о людях, которые были до меня, и о том, как они знали расположение звезд на небе. Прислушиваясь к тому, что говорит кровь. Я слушаю более глубокий путь. Вдруг все мои предки остались позади. Говорят, молчи. Смотрите и слушайте. Вы — результат любви тысяч ».

И, как она пишет, все мы — результат неукротимых женщин, которые выживают, процветают и идут вперед.«Нет другой страны, в которой я когда-либо хотел бы жить, кроме этой. Эта страна женщин ».

::

«В стране женщин»
Сьюзан Стрейт
Катапульта: 384 стр., $ 26

Киносян — автор книги «Хорошо отдохнувшая женщина».

В стране женщин

Сьюзан Стрейт | В стране женщин | Катапульта | Август 2019 | 38 минут (7 573 слова)

Моим дочерям:

Нам никогда не рассказывают об одиссеях женщин.О женщине никогда не говорят: «Ее отрывок был достоин Гомера. . . ее путешествие — это мифический поиск новых земель ». Женщины не получают «Путешествие героини».

Мужчинам предоставлена ​​дорога, море и асфальт. Монстры, сражения и убийства. Мужчины получают The Iliad и Odyssey . Они получают Джозефа Кэмпбелла. Они получают Тысяча лиц героя . Они получают «эпический роман», «великую американскую историю» и документальные фильмы Кена Бернса.

Но наши женщины боролись сильнее мужчин — они боролись с мужчинами! Мужчины, которые утверждали, что любят их, защищают их, помогают им — люди, которые ловили их и пытались убить.Они сражались за сыновей и дочерей, у них были отряды своих сестер, матерей и теток. Какие-то крутые тетки. Женщины использовали свою хитрость и свои пули, силу своих предков и других женщин в фургоне или грузовике с ними. Они пережили отрывки, которые заставили бы многих мужчин бросить курить. Иногда мужчины уходили. Иногда женщины уходят от мужчин — чтобы остаться в живых.

Женщины могли захотеть вернуться домой. Но не смогли. Они не были Одиссеем с гребцами и солдатами, возвращавшимися после завоеваний и разграбления.Этим женщинам пришлось отправиться в новые миры — пионерам и исследователям, мифическим богиням войны, любви и интеллекта — потому что старый мир пытался убить их, заморить голодом или похоронить заживо.

Наши женщины не учились на уроках истории, кино или литературы «канона». Наши женщины пережили мужчин, которые пережили артиллерийские орудия войны, и это были крепкие мужчины. Мы тусовались с крепкими мужчинами. Слабые мужчины. Хорошие люди. Мы поженились на них. У нас есть дети. Насилие. Пушки. Еще младенцы. Прачечная.Горшки. Танцы. Свиньи. Обмен — секс, кровати и простыни. Куры. Хлеб.

Мы сохранили жизнь нации.

О женщинах, которые были до вас, дочери мои, ходили легенды. Их полеты длились десятилетия, походы, охватившие Америку, после того, как они прибыли сюда с континентов Африки и Европы и женились на коренных народах этого континента. Они пересекли бесчисленное количество рек. Они, как и Одиссей, были заключены в тюрьму, соблазнены и угрожали смертью. Они спали с пожирателями лотосов и убегали от монстров, таких как Циклопы и Харибды, а иногда они сражались с другими женщинами, которые были сиренами или пытались украсть их детей.

Но наши женщины боролись сильнее мужчин — они боролись с мужчинами!

Потому что на лодке всегда были их дети и даже дети других женщин, за которых они стали ответственными. Одиссей пережил все, чтобы вернуться к жене и сыну, но на его лодке не было маленьких детей. Хотя он продолжал терять своих солдат, он начал с проклятой армией, а вместо этого у ваших предков-женщин были бесконечные бригады глупых и ревнивых мужчин, пытающихся их остановить.

Эти женщины думали об убийстве и мозгах.Они проливали кровь за нас.

Файн, прабабушка вашего отца, совершенно одна после того, как ее порабощенная мать умерла, когда ей было шесть или семь лет. Никаких моряков на ее корабле, никаких богов, которые ловили ветер в кожаном мешочке и доставляли его ей на скорость, когда она бежала от насилия Реконструкции в Теннесси.

Дейзи, бабушка твоего отца, очаровательная обманщица, которая хранила в секрете личности мужчин, от которых родились ее четыре дочери, даже, как они говорят, занес их имена в ее могилу.Женщина с такой сияющей улыбкой, что ей грозила смерть, если она отнимет лицо у своего первого мужа. Ее единственным капитаном была Айнт Дир, свирепая богиня возмездия после того, как они бежали из Миссисипи.

Руби, моя бабушка по отцовской линии, ее обнадеживающее путешествие на Ford Model A с батальоном из пяти сестер из Иллинойса в Колорадо, а затем замужество с кем-то, от кого она бежала снова и снова — сестры, которые ей помогали, муж, ее возлюбленный, и ее враг, пока Скалистые горы не захватили ее.

Роза, мачеха моей матери, женщина из сказки Гримма, суровый и неутомимый генерал, которая без посторонней помощи спасла моего беспомощного дедушку и его детей, привела их в Фонтану, штат Калифорния.

Земля обетованная. Все женщины оказались на Калафии, мифическом острове, управляемом королевой-воительницей, обитателями которой были темнокожие женщины. Говорят, в ее честь назван наш штат.

«Одиссея » — это эпическая поэма, предназначенная для произнесения вслух людей, собравшихся для того, чтобы услышать рассказ о мучительных путешествиях домой, ради верности и любви.Мы слышали, как наши истории рассказывались осторожно или перешептывались. Вот женщины. Тела происхождения тысяч американцев, включая вас, моих дочерей.

Моя мать подарила мне мою первую книгу, когда мне было три года. Я прочитал греческие и римские мифы, когда мне было пять лет, в замечательной иллюстрированной антологии Д’Олера, потому что воспитатель детского сада был добр ко мне и разрешил мне сидеть в углу с книгами. Я был загипнотизирован пантеоном богов и богинь, запомнил их силы, очарован Одиссеей , чудовищем Сциллой и прекрасными Сиренами.Я представлял себя бегущим, как Диана-Охотница, когда на меня нападают мальчики или мужчины, на самом деле готовил совершенные резкие упреки, как Афина, которая возникла из головы своего отца полностью сформированной и интеллектуально цельной. Мой отец ушел, а мама работала, но я выросла со страниц книг полностью сформированной, хотя я была такой маленькой, худой и некрасивой, что часто оставалась невидимой, за исключением тех случаев, когда за мной охотились как за девушкой и молодой женщиной, как так много нас было тогда, и мне пришлось использовать то, что я узнал из книг, чтобы сбежать. Иногда женщинам в нашей семье не удавалось сбежать.

* * *

Женщины преодолели тысячи миль невзгод, так что, когда мне было четырнадцать, а вашему отцу пятнадцать, он мог пройти одну милю от своего дома до конца моей улицы — ни у кого не было машин, ни у кого не было денег на свидание, мы встречались только в парках — где он играл в баскетбольный мяч на детской площадке в моей начальной школе. Я пошел туда, чтобы встретить его. Мы сели на деревянную скамейку у сетчатого забора, отделявшего детскую площадку от железнодорожных путей в двадцати футах от нас.Его рубашка: белое длинное нижнее белье вафельного переплетения с обрезанными рукавами для майки. Я даже сейчас помню запах свежевыстиранного хлопка и хай-карате. Моя рубашка: халтер, который я сшила из двух красных бандан по выкройке, которую я нашла в журнале Seventeen . Мы долго разговаривали в темноте, сыграли несколько игр в H-O-R-S-E (мне было интересно, почему это всегда была лошадь, а не что-то более интересное, например, утконос, слон или анаконда), и вернулись к скамейке с занозами. Мы впервые поцеловались.

Его руки были цвета ладонной коры — коричневые с глянцево-красным под ними — и его пальцы были такими длинными и элегантными, что, когда он прижал мою ладонь к своей, вся моя рука едва доходила до средних суставов. Мои руки должны были быть бледными, но это был 1975 год — некоторые девушки натирали кожу детским маслом Джонсона и лежали на пляже или у бассейнов, чтобы стать коричневыми. У меня было детское масло, но не было ни пляжа, ни бассейна. Я косил газон и лежал в кузове грузовика отца, пока он вез нас в пустыню.

Ваш отец указал на темно-коричневую точку на коже под моей ключицей. «Что это?» — тихо сказал он.

Я должен был сказать моль ? Mole звучал ужасно. Слепое животное, высовывающееся из земли. Я был настолько близорук, что едва мог видеть детскую площадку, потому что оставил свои очки дома. «Знак красоты?» Я сказал.

Он засмеялся. «Это если вы нарисуете это на своем лице».

«Кто сказал?»

«Все мои тети».

Я тоже помню запах серы в камнях вдоль железнодорожных путей и соседние перечные деревья с их пряно-розовыми ягодами.

Тысячи миль миграции — от невольничьих кораблей, прибывших в Америку, с лодок, покидающих Европу после Второй мировой войны, от коренных народов, закаленных женщин-ранчо и жестоких матерей. Женщины двигались на запад, бежали от мужчин, встречали новых мужчин, принимали молчаливые узкоглазые решения в темноте, садились в автобусы и машины и шли пешком многие мили, чтобы выжить. Запад, пока запада больше не было.

Мы родились здесь, для большего количества мечтателей о золотой мечте, о которых вы никогда не слышали.

Мы родились здесь, для большего количества мечтателей о золотой мечте, о которых вы никогда не слышали.Мы шли по улицам южной Калифорнии, все еще без денег, но у нас было больше, чем у тех женщин, когда они были девочками. Мы разделили один буррито на четыре стороны, мы восемь поехали к машине на Dodge Dart или забились в кузове пикапа Ford, мы веселились в апельсиновых рощах или в поле у ​​высокой цементной чаши Lily Cup, где работали родители наших друзей. завод по производству бумажных стаканчиков, которые американцы держали у кулера для воды.

Более чем через год ваш отец, наконец, подобрал меня на Бэтмобиле, Кадиллаке 1961 года, окрашенном в старинный окисленный коричневый цвет, как выцветшая кофейная гуща, с огромными плавниками, как будто акулы сопровождали нас по улице.Звук походил на товарный поезд. Сидя на пассажирском сиденье, я увидел темное пятно на внутренней стороне двери. Было холодно, и я попросил твоего отца закатить окно, но он не хотел, чтобы я видел трещины паутины вокруг пулевого отверстия в стекле. Какой-то парень прислонился к окну машины, когда в него стреляли. Пятна напоминали о его крови. Генерал Симс II, ваш дед, купил машину из-под перечного дерева, где она стояла после убийства, покрытая калифорнийской пылью.Ваш отец отвез меня полторы мили до дома генерала и Альберты, и на подъездной дорожке Альберта протянула руку и сказала: « Приходите и сделайте вам тарелку », и моя жизнь изменилась.

* * *

Так вы, наши три дочери, стали калифорнийскими девочками. Через Бэтмобиль. Вы — вершина мечты, будущее Америки, и почти каждый день своей жизни я представляю, как женщины смотрят на вас, надеясь, что они — предки — не будут забыты.

В стране женщин у нас есть карты и родственные связи, которым некоторым людям трудно поверить.Женщины не могли мечтать, что в этой обетованной земле у нас все еще будут пули, страх и убийства. Перелом, насмешки и нападения, резкие и оживленные.

Я родился здесь, и я все еще здесь, и я не ушел, что не кажется очень героическим. Вы трое смеялись надо мной за то, что я смотрел из кухонного окна нашего дома на больницу, где я родился, где родился ваш отец, где вы родились. Моя повседневная жизнь — это пять миль памяти, работы и семьи. Вы, три дочери, знаете это в своих генах: вы любите только мед из апельсиновых цветов, потому что вы выросли с этим ароматом и этими цветами, этим фруктом и этими пчелами.Вы тоскуете по ветрам и подсолнухам Санта-Ана, перекати-поле и смеху людей, которые едят за длинными разложенными столами на подъездной дорожке. Мы хороним потомков женщин и совершаем поминки в церковных залах, построенных чернокожими пионерами Калифорнии. Женщины в нашей семье — это все: афроамериканки, американки мексиканского происхождения, чероки и крик, швейцарцы, ирландцы и англичане, французы и филиппинки, самоанцы и гаитянки. Часть их наследия остается загадкой.

Я не был красивым и никуда не ходил.Но я писатель. Когда мне было семнадцать, и я уехал в колледж в Лос-Анджелесе, одним из моих первых классных заданий была ксерокопия знаменитого эссе Джоан Дидион «Некоторые мечтатели золотой мечты». Я прочитал его трижды, даже затаив дыхание. Ее предложения были точными и точными. Она рассекла место, где мы живем, красивой едкой прозой: «Это страна, где легко набрать преданность, но трудно купить книгу. Это страна, в которой вера в буквальное толкование Книги Бытия незаметно переросла в веру в буквальное толкование Double Indemnity , страны взъерошенных волос, Капри и девушек, для которых все обещания жизни сводятся к белое свадебное платье вальс и рождение Кимберли, Шерри или Дебби и Тихуаны, развод и возвращение в школу парикмахера. «Мы были просто сумасшедшими детьми», — без сожаления говорят они и смотрят в будущее. Будущее всегда выглядит хорошо на золотой земле, потому что никто не помнит прошлое ».

Начните чтение на выходных, получая лучшие лонгриды за неделю на свой почтовый ящик каждую пятницу после обеда.

Зарегистрироваться

Я был ошеломлен. Она писала о нас, кроме Dial-A-Devotion. (Я никогда не знал никого, кто бы это делал.) Моя мать и все три мои тети были «разведены».«Одна тетя была замужем три раза. Одного недавно разлучили с байкером Fontana Hell’s Angel. Моя мачеха развелась, когда встретила моего отца; теперь она была его третьей женой. Моих друзей — черных и белых, американцев японского происхождения и американцев мексиканского происхождения — звали Кимберли, Шерри и Дебби. Мы жили среди цитрусовых рощ, описанных в эссе, с низкими стенами, построенными из руслового камня.

В те выходные я отправился домой, посетив места, которые прославили эссе Дидиона: Онтарио, Фонтана и Риальто. Наконец я добрался до Риверсайда и на кухне моей матери, стоя у стойки Formica, которую я провел полжизни, мыл, я попытался объяснить материю об этом. Она отвлекалась, готовила, не интересовалась, пока я не прочитал вслух часть абзаца, в котором изменяющая жена толкает горящий Volkswagen, в котором находится ее бессознательный муж, в лимонную рощу. Моя мать посмотрела на меня и сказала: «Это была Люсиль Миллер. Когда это случилось, твоя тетя Беверли жила через дорогу от той женщины.Она всегда говорила, что Люсиль собирается кого-нибудь убить.

Я был ошеломлен еще больше. Я вышел на улицу, чтобы посмотреть на пальму в нашем переднем дворе, ступеньки которой из серой иссохшей коры я поднялся, когда мне было пять лет, и все кричали, чтобы я слезал. Я знал версию нас, девушек и женщин здесь, которой не было в эссе. Дебби Мартинес, Дебора Адамс, Деб Клайд. Девочки происходили из мексиканских семей, а черные семьи прибыли в 1920-е годы, а белые семьи прибыли из Арканзаса после войны в Корее. Наши мамы и бабушки помнят свое прошлое.

Я хотел написать о нас.

* * *

Здесь, в стране перекати-поля, такого огромного и яростно подвижного, шторм в ноябре послал по полям столько шипованных скелетов, что маленький дом, где мы с матерью жили, был засыпан коричневым. Это была долина гранитных валунов и индейских ранчо. Перекати-поле в шесть и восемь футов в поперечнике набивалось сугробами вокруг окон, покрытых пылью от знаменитых ветров Санта-Ана.«Это было похоже на метель», — сказала мне мама много лет спустя. «Я даже не мог открыть дверь».

Моя мать, Габриэль Гертруда Леу Стрейт Уотсон, выросла в швейцарских Альпах, в шале, построенном в 1800-х годах, дерево было почти черным от времени, балконы были украшены цветочными узорами, а зимой снег достигал крыши. Она рассказывала мне истории о поездках в школу на лыжах, о красоте сверкающих сосулек, о сугробах сверкающих белых кристаллов, почти ослепляющих на солнце. Но когда ее мать умерла, а отец снова женился, он отвез их в Канаду, место, о котором она не рассказывала мне никаких историй, кроме этих: она работала в поле, ее мачеха, Роза, пыталась выдать ее замуж в пятнадцать лет за свиновода. , и моя мать убежала.

Мой отец, Ричард Дин Стрейт, вырос в Скалистых горах Колорадо, в грубой деревянной одежде на ранчо, построенной в 1800-х годах, дерево почти почернело от возраста, но без балконов или цветов, только загоны, заполненные рогатым скотом и овцами, и его ноги были повреждены. от обморожения, его память была повреждена ужасом. Его мать, Руби, снова и снова уходила от отца, но всегда возвращалась. Мой отец уехал из Колорадо в Калифорнию, с далекого ранчо в город Лос-Анджелес и обратно в горы. Он был рожден для того, чтобы уезжать, как гласит ковбойская песня, но когда он оставил нас с мамой, он не уехал на лошади обратно на ранчо.Он никогда не возвращался к обочине дольше пяти минут раз в месяц, в то время как я сел в его «Мустанг» и на два дня поехал к нему домой. Никогда больше.

Мой отец, как гласит ковбойская песня, родился для того, чтобы уйти, но когда он оставил нас с мамой, он не уехал на лошади обратно на ранчо.

Это потрясающе — собрать истории сейчас и увидеть параллели в их жизни, мои родители, и подумать, что они сказали друг другу около двенадцати слов за последние пятьдесят лет.

В ноябре 1963 года мне было три года. Перекати-поле было повсюду. Моя мама плакала, и я пыталась забраться к ней на колени, но колен не было, потому что она была на восьмом месяце беременности, поэтому я села у ее ног. Непрестанно дул ветер Санта-Ана, и пыль просачивалась сквозь щели вокруг окон, пока золотая искра тумана не расплылась по полу в свете уличного фонаря.

Моя мама привезла из Швейцарии несколько вещей. Ей разрешили один небольшой чемодан на лодке до Канады.Я не знаю, как она завладела деревянными часами. Но три вещи, которые у нее были, теперь принадлежат мне: черная лакированная чаша, расписанная швейцарскими полевыми цветами, одна пара серебряных ножниц, которыми она стригла нам ногти, и странная небольшая папка из ткани, в которую вставлены швейные иглы всех размеров. Когда мне было семь, меня научили шить, вязать, вязать крючком и вышивать.

Моя мать в детстве штопала носки для отца и братьев и вязала новые. Она научила меня вязать так, как ее научила ее мать: я села напротив нее, держа тяжелую петлю пряжи, которая шла из магазина, и она потянула за пряжу, чтобы получился большой клубок.Время от времени она обматывала пряжей леденцы Браха, которые можно было дешево купить за фунт, ириски, и мятные конфеты, и продолговатые ириски, все в ярком целлофане или фольге. Она наматывала пряжу так быстро, что ее руки были почти незаметны, а пряди покрывали конфету, как на ускоренной карикатуре.

Потом я села на стул и стала вязать, клубок пряжи у моих ног — точно так же, как она. Моя голова была согнута, волосы заплетены в косу, и меня требовали не касаться клубка пряжи, даже когда я видел вспышку фольги или желтого целлофана.Конфета должна была упасть на пол после того, как я связал достаточно, чтобы удалить эти пряди пряжи. Я всегда радовался, когда кошки били по чертовому мячу и конфета выпадала рано.

Она сказала мне, что ненавидит штопку носков. Я знал, что мне не нужно учиться штопать, потому что мы жили в месте, где было более 100 градусов тепла в течение нескольких недель, и мы с братьями и сестрами ходили босиком, пока наши ноги не стали такими темными и мозолистыми, что мы гордились тем, что не требовали обувь ходить по стеклу и шипам.

Она добралась до южной Калифорнии, чтобы найти работу, выйти замуж, купить домик, посадить розы и родить ребенка. Мне.

* * *

Она работала кассиром в отделении сбережений и ссуды для домашних хозяйств в Риверсайде. Однажды в 1955 году мужчина пришел просить ссуду в 50 долларов. По его словам, он бастовал в компании Boeing Aircraft, пока жил в своей машине и недавно развелся. Почему она согласилась встретиться с ним — для меня непреходящая загадка. Ричард Стрейт. Почему она вышла за него замуж, еще больше сбивает с толку.Но он был красив.

Они жили в крошечном деревянном бунгало за большим домом на Тиролит-стрит в Глен-Эйвоне, некорпоративном сообществе людей под названием Окиттаун. Моя мама очень хорошо копила деньги. Через четыре года они купили дом ее мечты, лепной коттедж площадью восемьсот квадратных футов на Пирит-стрит. Новая автострада, птицефабрики и гранитные карьеры на севере; на востоке река Санта-Ана. У моей матери все еще была работа. Но мой отец встретил другую женщину, и он ушел.Теперь ее бросили. На западном берегу реки, в пятидесяти милях от Лос-Анджелеса, мы жили в районе, куда белые люди прибыли с пылевых ферм, мексиканцы из Мичоакана и Сакатекаса, черные из Миссисипи, Оклахомы и Луизианы. Американские японские фермеры, выращивающие клубнику, и испанско-мексиканские коренные калифорнийцы жили здесь десятилетиями. Моя мама была единственной из Европы.

У нас была овсянка и банка фасоли. Я вспоминаю овсянку, но смутно. Моя мама говорит, что мы разговаривали на третий день овсянки.Моя мама: «Я сказала тебе есть овсянку, а ты сказал, что не будешь. Я так сильно ударил тебя, что овсянка слетела со стула. Вы сказали: «Можете ударить меня еще раз, но я не буду есть».

Она покачала головой. «Тебе нужна была только твоя книга».

У меня была одна книга. Я знал все слова. Я хотел другую книгу.

На протяжении всей моей жизни мама рассказывала мне две версии того, как она научила меня читать за один уик-энд, когда мне было три года. Первое: моего отца не стало, ей нужно было пойти на работу, и она не хотела, чтобы я беспокоил няню разговорами (меня однажды на голову уронил пьяный смотритель), поэтому она научила меня читать и тихонько посиди в углу.Правдоподобно. Второе: она не думала, что в американский детский сад принимаются дети, если они уже не умеют читать, и ей очень хотелось, чтобы я ходил в школу и не платил за присмотр за детьми. Также правдоподобно.

У меня была одна книга. Я знал все слова. Я хотел другую книгу.

Но я снова спросил ее в 2017 году, изложив две истории. Впервые она сказала с некоторым недоумением: «Нет, ты научился читать. Я прочитал вам первую книгу, может быть, три раза, а потом вы все узнали и захотели еще одну.Мы были так бедны, но вам просто нужна была книга, и я пошел в Stater Bros. [местный продуктовый магазин] и потратил свой последний квартал, чтобы купить одну из тех книжек с золотом по краям ».

Я был так удивлен. Она купила мне маленькую золотую книгу. «Может, Poky Little Puppy », — подумала она. Затем был застрелен президент Джон Ф. Кеннеди, публичное убийство, столь яркое и видимое по телевидению, шокировало нацию. Моя мама рыдала и горевала перед маленьким черно-белым телевизором, а я лежал на полу и слушал.

* * *

Моя мать получила американское гражданство в ноябре 1960 года, чтобы голосовать за Джона Ф. Кеннеди на президентских выборах. До этого пять лет она была иммигрантом с грин-картой. «Я не торопилась становиться гражданином», — сказала она мне накануне вечером. «Только когда я увидел Джона Ф. Кеннеди».

«Вы не голосовали за…» — промолвила я. Она позвала моего отчима Джона: «Кто был до Кеннеди?»

«Эйзенхауэр», — сухо ответил он.Она снисходительно махнула рукой. «Нет», — сказала она мне. «Я не чувствовал причин голосовать до президента Кеннеди. Он был другим ».

Она была беременна мной в конце 1960 года, когда она начала уроки гражданства в здании суда на Риверсайде. «Тогда вам пришлось отказаться от другого гражданства», — сказала она. «Я не хотел терять швейцарское гражданство, но очень хотел проголосовать за него. Тогда было совсем несложно стать гражданином », — сказала она. «Мы узнали немного истории».

Она была у меня в октябре.В следующем месяце она сказала: «Мы пошли в здание суда. Папа и я. Просто так случилось, что мы были там в одно и то же время ».

Этот отец не был моим отцом, Ричардом Стрейтом, имени которого моя мама никогда не произносила вслух. Это был Джон Пол Уотсон, мой будущий отчим, родился в Сент-Джоне, Нью-Брансуик, Канада. Они стали гражданами вместе, приняв присягу в одной комнате.

Тогда она была поистине американкой, когда проголосовала за Джона Ф. Кеннеди в белой юбке и блузке, ее волосы были аккуратно вздыблены в виде пузыря Джеки Кеннеди.

Но к ночи 23 ноября 1963 года она осталась одна, с двухнедельным опозданием по беременности. «Я взяла выходной на неделю, потому что ваш брат так поздно», — сказала она мне. «Но он не приехал, и я не могла позволить себе брать отпуск. У меня не было денег. Я был в отчаянии. Я смотрел телевизор, и вот они, он и Джеки, а потом его застрелили. Мне было очень больно. Я просто плакал и плакал, я не мог перестать плакать ».

Я помню плач, черно-белые изображения, проходящие мимо моего лица, которое я держал рядом с толстым изогнутым экраном, где статика от постоянного сухого ветра шокировала меня так сильно, что я чувствовал это у себя в носу.

«Я не мог перестать плакать, а твой брат не приходил. Я ходил к бабушке ».

Это была ее мачеха — Роза. Я сказал: «Где я был? Я не пошел «.

Моя мать нахмурилась. «Где вы были? Я водил тебя к соседям. Я ехала в Фонтану, и бабушка сказала, что лучше всего, когда твой ребенок опаздывает, гулять. Это все, что она мне сказала. Так что я ходил по Фонтане. Я не знал, что делать ».

У нее начались схватки, и на следующее утро у нее родился мой брат.В 2017 году, рассказывая мне эту историю, она сидела в своем шестом доме, каждый из которых немного больше предыдущего, но все в радиусе десяти миль. Я разливал курицу и рис, которые приносил по воскресеньям. «Затем в моей больничной палате включили телевизор, и я увидел, как этот человек стрелял в Ли Харви Освальда. Кто был этот человек? » она позвала моего отчима.

«Джек Руби», — ответил он.

Она сказала мне: «Я все видела. Снова и снова. Это тоже было ужасно ».

На следующий день Роза вместе с моим братом отвезла ее из больницы и отвезла в дом мечты.«Она не заходила внутрь. Она сказала: «Ты заправил себе постель. Теперь ты должен лежать в нем ». Вот что она мне сказала. Потом она уехала ». Моя мать на мгновение замолчала.

Я знал эту часть. Я сказал: «Сосед оставил нашу дверь незапертой, и ветер распахнул ее».

«Я затащил его внутрь, и всюду была грязь. Я была такая уставшая. И мне пришлось вытащить пылесос ».

Эта дверь выходила на восток, навстречу сильным ветрам Санта-Ана, доносящимся с предгорья. Дверь была распахнута настежь, и в доме было полно грязи с полей.Моя мать, хотя и брошенная, провела последние недели, лихорадочно вязывая для ребенка новое белье — мягкую желтую куртку и пинетки. У нее была новая люлька. Это были вещи, о которых она заботилась больше всего, ведь все эти годы она вязала толстые шерстяные носки для своего швейцарского отца и братьев, а теперь вяжет прекрасные пинетки для своего сына. Люлька и ее подкладка, одеяло, которое она оставила выставленным там, для себя, если никого другого, — все это было грязно, и ветер был чертовски горяч.

Мой младший брат, Джеффри, кричал, сжав кулаки по обе стороны от лица и все они были крепко сжаты и красны, как морщинистые днища помидоров три в ряд.Потом его вырвало по всей люльке. (Его руки были кулаками на всю оставшуюся жизнь — больше, чем остальная часть его тела, такие мощные, суставы и запястья распухли от работы, были покрыты шрамами от сражений, сельского хозяйства и сжигания старой краски на зданиях.)

У меня была книга.

Она была сломана. Это единственный раз, когда мама когда-либо рассказывала мне, что она потерпела поражение и не может продолжать. Никакой еды. Купание в грязи и колючих сорняках. Мой брат ослеп от ярости. У меня была книга.

Землеройные работы казались важными там, где мы жили — это то, что я видел каждый день: бульдозеры, тракторы, индюшачьи перья и грузовики, везущие апельсины.

Слова Розы Леу кажутся особенно ироничными и жестокими, поскольку моя мать проспала в больнице всего две ночи, и она точно не собиралась лежать в своей постели одна, в то время как ее трехлетний и трехдневный ребенок … старые дети лежали в танцующей пыли на своих одеялах.

На следующий день она вернулась к работе. Мы пошли к няне. Я прочитал свою книгу. В то время как руки моего брата оставались кулаками, мои глаза оставались самой голодной частью меня. Пока у меня была книга, каталог Sears, коробка с хлопьями или книга рецептов Бетти Крокер, я ел то, что мне давали.Пока мне было что почитать, я мог представить, что я где-то еще, разговариваю со странно колониальным мистером Квакером Оутсом с его длинными седыми кудрями, в новых платьях Sears со смокингами, а Бетти Крокер с пышными волосами служила нам решетчатой ​​корочкой. пирог на клетчатой ​​скатерти.

Для моей матери все никогда не было прежним. Кортеж, красота и надежда, шляпа дота и красивая челюсть, такой патрицианский акцент, то, как говорил ее президент, и его жена с ней

чистая улыбка и скулы.Затем эта жена держала в руке мозги мужа. Она была одна.

Моя мама тоже была одна с двумя детьми. Ее президент был похоронен. Она никогда не пропускала работу. В филиале был Джон Уотсон, с церемонии получения гражданства, который работал с ней в Household Finance до того, как Ричард Стрейт пришел за этой чертовой ссудой. (Группа знакомств моей матери была явно очень маленькой — мужчины в ссудо-сберегательном здании.)

Она оставила нас, моего младшего брата и меня, с няней, которая жила на окраине апельсиновых рощ, и вышла замуж за своего друга из Канады.Я любил его, потому что в первый раз, когда он встретил меня, он подарил мне грузовик «Тонка». Он спросил, что я хочу, и я сказала не куклу, а грузовик. Землеройные работы казались важными там, где мы жили — это то, что я видел каждый день, бульдозеры, тракторы, индюшачьи перья и грузовики, везущие апельсины. Мы жили в некорпоративном сообществе, даже не в городе. После того, как отчим женился на моей матери, я переместил много грязи в том дворе. Менее чем через год у нее родился еще один ребенок — еще один мальчик, Джон-младший, — и мы переехали через реку Санта-Ана в город Риверсайд.

* * *

Мы были дикими детьми, как и большинство из нас тогда, в 1960-х и 1970-х годах, и нашим диким царством были апельсиновые рощи. Остальные дети бросали фрукты как ракеты и устраивали бункеры в оросительных башнях. Но после войн я сидел под белыми цветами, которые падали, как звезды, и читал.

В ту ночь я спросил свою мать, как я научился читать, она посмотрела вдаль и добавила: «Я была иммигрантом, у меня не было денег, и я никогда не мог купить для тебя достаточно книг.Но я хотел, чтобы ты ходила в школу и хорошо училась ».

Она отвела меня в Публичную библиотеку Риверсайда, где я попытался найти двадцать две книги. Она ограничила меня десятью. Той осенью мне еще не было пяти лет. Моя мама провела меня по улице, повернула налево, прошла еще один длинный квартал и отвела меня в класс детского сада, где миссис Далтон, добрая и щедрая учительница, разрешила мне сесть в углу и почитать. Она не заставляла меня спать с остальными. Я отказывался спать, когда было так много книг.

На следующий день моя мать сказала: «Ты знаешь дорогу», и я был вне себя от радости, что остался один на тротуаре, по грязной тропинке через лисохвосты и дикую горчицу, а затем в класс. Я чувствовал себя так до конца своих лет.

Я читал Лауру Ингаллс Уайлдер, Маленький домик в Большом лесу, . Их бревенчатый дом был засыпан снегом, а не перекати-поле. Вся серия Мод Харт Лавлейс Betsy-Tacy , действие которой происходит в Висконсине, со снегом и муфтами, в которые девушки кладут руки перед катанием; Загадки Caddy Woodlawn и Nancy Drew (что, черт возьми, было седаном?).В 1965 году отчим усыновил моего брата Джеффри. Но Ричард Стрейт не согласился на мое усыновление, и я стал разрывом, который так и не зажил. Каждые три недели он забирал меня одну, и мы поехали к его новой семье. Там я был самым младшим из пяти детей. Мои сводные братья Джим, Дик, Пэм и Триша были на десять-четырнадцать лет старше меня. У них я научился макраме, слушал Гэри Глиттера и Rolling Stones и видел, как мои сводные братья уезжали во Вьетнам.

Мы были дикими детьми, как и большинство из нас тогда, в 60-70-е годы, и нашим диким царством были апельсиновые рощи.

Но в 1966 году мама привела домой двоих приемных детей. Ночью мы пошли за ними в окружную колонию для несовершеннолетних. Было темно и страшно. Это была тюрьма. Потом мы были по лестнице, и я был старшим из пяти детей: Сьюзен, Бриджит, Патрик, Джеффри и Джон-младший.

Это было странное место — посреди двух семей, сводных, сводных и приемных братьев и сестер, и моего брата, у которого теперь была другая фамилия, чем у меня.

Теперь я знаю, что моя мама хотела дать другим детям безопасное место для жизни.Мы все были в одинаковых футболках и шортах домашнего шитья. У каждого из нас было по хот-догу в булочке. Мы сели в ряд на металлическую заднюю дверь универсала Country Squire. Но спустя десятилетия моя мать сказала мне: «Я никогда не спрашивала, что вы все думаете по этому поводу. Вы не спрашивали детей, как они себя чувствовали ».

И мой отчим, Джон, крикнул: «Ты меня тоже никогда не спрашивал! Я приходил с работы, за столом сидели еще двое детей, и они оставались там годами! Ты никогда не сказал ни слова ».

Моя мать усмехнулась и пожала плечами.Мой отец и я знали, что она была маленьким непоколебимым двигателем нашей жизни — она ​​всегда получала то, что хотела. Она хотела, чтобы жизнь этих детей была лучше. Бриджит и Патрик прожили там три года, пока не переехали к бабушке и дедушке. Спустя короткое время моя мама нашла Сэнди и Криса, ровесников по отношению к нам, в приюте, и они приехали жить с нами на пять лет. Контролируемый хаос в нашем доме был всем, что мы когда-либо знали: мы украли апельсины, и моя мать раскладывала их на тарелки, никогда не уставая от волшебных кусочков сока, удерживаемого кожей; мы катались на скейтбордах и оставляли кожу колен на тротуаре, и она избавилась от ржавой боли меркурохрома и сказала нам не вздрагивать и не плакать.Если кто-то смеялся над нами в школе, она была непоколебима в нашу защиту. Мой отчим работал шесть дней в неделю и приходил домой, чтобы с тоской смотреть на обеденный стол, за которым мы ели много запеканки из хот-догов, запеканки из тунца и картофеля.

Дуэйн Симс и Сьюзан Стрейт, Венеция, Калифорния, 1979

Меня не волновала наша одежда или один-единственный хот-дог. Только книги. История была побегом. Тканевые подгузники и булавки, которые прилипали к большому пальцу, а не к толстым бедрам младшего брата, сорняки и томатные черви, которые я бросал в банки с кофе, раздвижные стеклянные двери с отпечатками пальцев, как рои призрачных жуков, которые я распылял с помощью Windex, синего океана в Anne of Green Gables .Я посмотрел на отчима и представил себе остров Принца Эдуарда, недалеко от его места рождения. Я прочитал Heidi и посмотрел на маму, представив себе Альпы. Я пряталась в шкафах, в живой изгороди и на деревьях, а также под кроватями, чтобы читать.

В моем суровом районе, где один человек в шести домах от нас пробил глазок в свою входную дверь, а дети подожгли предгорья, чтобы насладиться зрелищем, я читал другие миры и никогда не думал, что кто-то написал о таком месте, как мой, пока я не нашел Дерево растет в Бруклине Бетти Смит, когда мне было восемь.

В библиотеке я проверил этот роман и подошел к зеркалу, от которого у меня чуть не закружилась голова. Фрэнси — также мечтательная непрактичная старшая дочь бедной суровой матери-иммигрантки. Фрэнси ненавидит уборку, и ее волнение — это библиотека, где она прокладывает себе путь по полкам в алфавитном порядке. Вернувшись в свою квартиру, она раскладывает мятные вафли на синей тарелке и садится на пожарную лестницу, чтобы погрузиться в другой мир.

Я положил один Oreo на тарелку, забрался на бесплодное тутовое дерево на нашем заднем дворе, лежащее на ветке над обнаженными корнями и грязью, где три моих брата устроили сложные военные маневры с сотнями оливковых пластиковых солдатиков, и пока я был застрелен комьями грязи, вошел в Вильямсбург 1900-х годов: соленые огурцы, телеги и лошади, мужчины, носившие целлулоидные ошейники, мальчики, умершие от туберкулеза. Brooklyn , прошептала я.

То, что мы можем контролировать смерть и насилие, написав об этом, меняло. Я видел сделки с наркотиками, лесные пожары, мужчину, который так крепко держал женщину за волосы, что ее висок морщился. Иногда мне было страшно. На узкой грунтовой дорожке по дороге в школу ждал мужчина, расстегнувший пальто, клишированный извращенец (кто, черт возьми, носит пальто, когда на улице 100 градусов?), Но я прочитал A Tree Grows in Brooklyn к тому времени четыре раза мать Фрэнси стреляет извращенцу (его называют извращенцем) в пах, так что я просто взглянул на него (бледный, грубый и странно, как в романе) и побежал в сорняк, желая, чтобы у меня была мать Фрэнси или ее пистолет.

Летом 1970 года книжный мобиль прибыл в такие отдаленные районы, как мой. Никто не хотел меня сопровождать, и я был в восторге. Я шел один через поля диких овсов, мимо перечных деревьев, под которыми старшие дети курили марихуану и пили Coors, и слушал Grand Funk Railroad и Джеймса Брауна по транзисторным радиоприемникам, пересекал железнодорожные пути и спускался в крутой Арройо, где струился зеленый свет вода была моим ручьем, и на парковке у продуктового магазина, где в течение двух часов в гудении кондиционированного автобуса я читал о смерти.Я нашел The Outsiders С.Э. Хинтона, с отчаявшимися, шутливыми и трудолюбивыми мальчиками так близко к моему собственному соседству, как все, что я когда-либо читал, а затем, потрясенный, пошел домой, пока ветви перцовых деревьев дрожали от электрического тока. гитары и смех. Талса , прошептала я.

К тому времени я уже прошел через детские полки в центре города, и дети не бродили по взрослым отделениям. Но в книжномобиле никто не обратил внимания на то, что я лежу возле загадочных полок, пока я читал Альфреда Хичкока, в котором людей закалывали, душили, стреляли и отравляли — все это было страшно, но с меньшей вероятностью, чем утонуть в ванне.Мужчина убивал женщин, удивляя их, когда они принимали ванну, хватая их за лодыжки и дергая, из-за чего они не могли схватиться за скользкие стороны, пока вода захлестывала их. У нас не было душа в ванной. Дома я слила воду из ванны после того, как мои братья и сестры закончили, прижалась к крану и задрожала.

К тринадцати годам моей пристрастием стали книги, столь же сильные, как алкоголь, мальборо и марихуана, которые мои друзья и соседские мальчики держали в руках.

Когда мне было одиннадцать, я прочитал книгу Джеймса Болдуина « Go Tell It on the Mountain». Это все изменило. Со мной был Джон, подметавший ковер на коврике, пока я подметал бескрайние ветром листья на тротуаре. Он был мальчиком, который пытался угодить отцу, который не может избежать своего ужасного прошлого, наблюдая, как его брат и другие мальчики сражаются друг с другом и с миром. Мне не удавалось угодить маме, и мой брат пришел домой истекая кровью.

Сразу после этого я увидел тонкую книгу в мягкой обложке на вращающейся вешалке, на обложке — задумчивая молодая женщина с коричневой кожей, в платье с цветами и желтой розой.Она была похожа на старшую сестру девочки из моего класса. Но это была Сула. Голоса женщин в Su la походили на голоса матерей и бабушек, которые приходили в нашу аудиторию начальной школы, на женщин, приветствующих на трибунах на играх Малой лиги, где играли мои братья. Медальон , — прошептала я.

Вдоль переливающихся железнодорожных путей, брошенных тележек с покупками, лежащих по бокам в арройо, покрытых водяной травой, похожей на зеленый мех, я увидел всех этих вымышленных детей, подобных мне.Я шел домой через дикая горчица, которая высохла до колен.

К тринадцати годам моей пристрастием стали книги, такие же сильные, как алкоголь, Marlboros и марихуана, которые мои друзья и соседские мальчики держали в руках. Дети пили Everclear и Olde English. Я попробовал Мальборо и пиво. Я всего остального боялся. Я проводил время под ветвями перечного дерева и на пустырях, где проводились вечеринки (вспомните Dazed and Confused , но с гораздо большим количеством чернокожих и чикано-подростков, а также Con Funk Shun, Parliament и Tierra).Но даже в тот момент, когда прилетели полицейские вертолеты или мои друзья упали с платформ, зажгли тлеющие угли, плывущие в темноте, как красные и золотые созвездия, я ждал, чтобы оказаться в другом месте. Читает роман.

* * *

Еще в 1965 году мой отчим купил прачечную рядом с рынком, где моя мать потратила четверть на мою первую книгу. Следующие десять лет мы, дети, подметали полы облаков пуха, пополняли запасы моющих средств. Я смотрел, как передвигаются люди — потомки Окей, рабов, браслетов и японских земледельцев, выращивающих клубнику.Это были родители моих друзей. Мы пили на пустырях клубничное вино Boone’s Farm в чашках Lily Tulip, недалеко от завода Lily Tulip с его настоящей гигантской бетонной чашей. (Самый большой бумажный стаканчик в мире!) Затем мы поженились, и наши дети — американские младенцы, несмотря на то, что некоторые думают.

Несколько раз в год я прохожу мимо старой чаши Lily Tulip Cup, высокой цементной стены, выкрашенной в бело-синий цвет, рядом с последними апельсиновыми рощами. Будучи ребенком в прачечной, я, должно быть, знал, что моя жизнь будет связана с языком и местом, потому что я видел корзины людей, полные историй, то, как их руки двигались, когда они поднимали рубашку, их глаза сузились от частных легенд о мужчина, младенец или мать, которой он принадлежал.

На исторических фотографиях акры цитрусовых и ореховых рощ покрывали землю на многие мили, из которых следовало лишь несколько фермерских домов. Моя одна из таких.

Но каждую ночь я иду вдоль реки Санта-Ана и поднимаюсь к маленьким крутым предгорьям вдоль русла реки. С каменистых склонов я вижу всю свою жизнь. Это не одиссея. Я женщина, которая ненадолго уехала, а потом сразу же вернулась, и с тех пор никогда не уходила из дома.

Смотря на запад, я вижу бульвар Миссии, улицу, ведущую к дому, где я родился, и огни прачечной в маленьком местечке под названием Рубиду.Это место было землей ранчо, отобранных испанскими калифорнийцами у народов Кауилья и проданных Луи Робиду, французскому зверолову, который женился на молодой испанке. Двоюродные братья Дуэйна до сих пор живут недалеко от реки в семейном комплексе, построенном Хендерсоном «Гато» Баттсом в 1920-х годах, после того как он уехал из Оклахомы.

Глядя на север, я вижу перевал Кахон, по которому все члены нашей семьи прошли, когда приехали в Калифорнию. Моя бабушка Руби и мой отец, которым было всего семь лет, спустились по перевалу на автобусе по шоссе 66, где все дороги вели от ее мужа: Сан-Бернардино, Онтарио и Эхо-Парк.Прабабушка Дуэйна Файн, родившаяся сразу после гражданской войны, отправила всех своих внуков через ту же пустыню и тем же перевалом в Лос-Анджелес.

Поворачивая на восток, я вижу район моего детства и Дуэйна, старые дома 60-х годов прошлого века. Авеню, по которой я каждый день езжу на работу, проходит улицу родителей Дуэйна, Генерала и Альберты Симс, и дорогу, где я научился быть хорошим человеком, и дома всех моих родственников и друзей.

Повернув последний квартал и взглянув на юг всего на полмили, я вижу свой дом, в котором я прожил тридцать лет этой весной и где вырастил трех дочерей.На исторических фотографиях акры цитрусовых и ореховых рощ покрывали землю на многие мили, и лишь несколько фермерских домов были нарушены. Моя одна из таких. Бунгало с зеленой черепицей и бордовыми оконными рамами, некогда уединенное среди деревьев, но теперь закрепившееся в углу моего квартала. Дом, который друзья моей старшей дочери сказали мне, что я не могу перекрасить его в другой цвет, потому что они не смогут найти дорогу туда, где они всегда могут быть уверены в еде и кушетке, на которой можно спать, и в правильном месте. книгу взять с собой утром.

Мой дом — который я превратил в дом из стихотворения Роберта Фроста: «Когда ты идешь туда, они должны принять тебя».

Я узнал об этом от своей супружеской семьи, от Альберты и от General Sims.

Каждую ночь я стою там со своей собакой, хрупкий куст дрожит на ветру, и думаю, что все эти годы, как бы я ни выглядел, я никогда не был один.

Женщины, которые привели нас сюда, были совершенно одни. Иногда у них было только то, что они держали внутри, чтобы назвать компанию.Даже в детстве у них не было никого, кроме них самих.

***

Родившись в Риверсайде, Калифорния, Сьюзан Стрейт опубликовала семь романов и одного читателя среднего класса, в том числе Highwire Moon , финалист Национальной книжной премии 2001 года, и Миллион соловьев , финалистку 2006 года в Лос-Анджелесе. Премия Times Book. Ее рассказы публиковались в таких журналах, как Zoetrope , Oxford American и The Sun , а ее эссе публиковались в Harper’s, The New York Times , Reader’s Digest , Family Circle , .